Двое на качелях орбакайте отзывы, Театральная Афиша - Отзывы о спектакле
Описание Отзывы 3 Спектакль «Двое на качелях» возвращается в «Современник». Она — неунывающая попрыгунья, сумасбродная «красотка в судорогах» и кудряшках, кричащая в трубку фирменным детским голосом актрисы вместо «алло» — «у меня кипит! Неживая постановка, скучающий зритель. Два одиноких сердца. Уильям Гибсон продумал сценическую версию своего текста до мелочей.
Наши подкасты. Места Рейтинги Статьи. С детьми. Афиша Места Статьи. Вход Регистрация. Москва Санкт-Петербург Ярославль. Главная Театр Афиша мероприятий Двое на качелях. Уильям Гибсон. Галина Волчек. Кристина Орбакайте Кирилл Сафонов ….
Напомнить о спектакле. Описание Отзывы и рецензии Персоны. Дата премьеры: 23 января Отзывы о «Двое на качелях» Ещё 3 отзыва. Анна Уткина 18 мая , Рассказать о своих впечатлениях и поставить вашу оценку текущая оценка: 2. В стиле ретро Нежный спектакль о любви и одиночестве в Нью-Йорке.
Подвиг — это нормально: о спектакле «Жизнь за царя» на Шаляпинском фестивале. Наташа плюс Андрей: о постановке оперы «Война и мир» Прокофьева. Записи московских спектаклей по русской классике, которые вы могли пропустить. Лучшие мелодрамы к 8 Марта Романтические и пронзительные истории любви; билет на любую из этих постановок — роскошный подарок. Лучшие спектакли-ремейки Мы выбрали выдающиеся спектакли режиссеров-мэтров, решивших обновить старые хиты — и не прогадавших. Итоги театрального сезона Громкие премьеры года, на которые еще можно успеть этим летом.
Самые чувственные спектакли День Всех Влюбленных в театре: куда надо покупать билеты уже сейчас. Куда пойти 14 февраля Самые чувственные развлечения праздничного уик энда.
Ценой чего? Времени собственной жизни потраченного на отношения, не давшие девушке результат не создана семья, пошедший в гору мужчина, занявший высокую должность бросил ее и ушел к другой.
На поклоне я почувствовала неимоверно большую силу духа Чулпан. Пьеса Уильяма Гибсона в оригинале называется «Two for the seesaw», где seesaw означает качели в виде доски, уравновешенной в центре, качалку-балансир.
Для таких качелей нужны двое, в одиночку на них не взмыть. В одиночку — только примоститься с одного края доски и глядеть на другой, сознавая крайность своего одиночества. Но и для влюбленных сооружение это — не лучшая метафора. На таких качелях двое — не пара. На них того, кто напротив, видишь то в настоящем see , то в прошедшем saw времени. То видишь, то нет, и только краткий миг равновесия позволяет заглянуть в глаза.
Вровень, наравне — это ровно, это предел, стремление не достичь, но удержать. Равняются всегда на лучших, не равняясь им Равновесие — это желанный покой.
Его лучше искать, чем находить: покой — неподвижность. Бездействие, не считая дрожи в ногах и нервах от стараний во что бы то ни стало соблюсти баланс. Но любовь — не бухгалтерия просчитаетесь , не цирковой эквилибр не аплодисментов ради , не коромысло расплескаете. Баланс спиленных углов, соглашательства, умалчиваний, подстраивания одного под другого, баланс мнимый. Пусть шатает, болтает, треплет. Пусть сердце замирает, пусть в облака и оземь… «То вознесет его высоко, то в бездну бросит без труда» — одного окрыляет за счет приземления другого.
Но можно взглянуть иначе. С любовью взглянуть на радость полета другого, зная, что собственное падение — это только передышка перед новым подъемом. А, если взвиться больше не суждено, то нужно просто жить дальше. Спектакль «Двое на качелях» в стал режиссерским дебютом Галины Волчек в «Современнике». В нем блистали Татьяна Лаврова и Михаил Козаков. Составы менялись спектакль играли 30 лет , но тот первый дебют оказался недосягаемым.
Пьеса, на бродвейских афишах иной раз выдаваемая за романтическую мелодраму и даже комедию, в «Современнике» заставляла зрителей с трудом сдерживать слезы.
Как на качелях, центр тяжести был смещен в сторону драмы, «новой драмы» из чуждой жизни, какой предстала пьеса советской публике. Но время шло, пьеса не молодела, а чуждое стало привычным. Спектакль сошел с репертуара, ушли из жизни актеры, но живы зрители, не забывшие. От спектакля остались лишь фото.
Галина Волчек в интервью призналась, что плохо помнит тех «Двоих…», а потому премьера в «Современнике» именно премьера, а не перекличка с былым. Только с фильмом, пожалуй, и можно искать пересечения нынешнего спектакля, антрепризные поделки последних лет не в счет.
Уильям Гибсон продумал сценическую версию своего текста до мелочей. В кино гораздо больше возможностей воспроизвести ремарки и указания, предусмотренные автором, но Галине Волчек и дуэту Чулпан Хаматовой и Кирилла Сафонова удалось создать точную иллюстрацию, дословную композицию пьесы, сыграв ее в авторской, а не режиссерской редакции.
То ли совпадение взглядов, то ли самоотречение, но, как бы то ни было, эпизоды и мизансцены спектакля беззаветно верны первоисточнику. Впрочем, режиссеру и сценографу вполне хватило декорации и затемнений, которыми перемежаются фрагменты спектакля, чтобы ввести в пьесу третье действующее лицо — город.
В программке и предметах быта значится Нью-Йорк х гг. Как ни подсвечивай, ни иллюминируй, а господствует здесь все равно черный цвет. На сцене — каркас из разной толщины проводов и труб. Все переплетено, а вернее запутано.
Это и отношений героев касается. На флейте труб в спектакле город играет не ноктюрн, но какофонию из гудков, зуммеров, скрежета. От того так ценны в спектакле мгновенья тишины. Звучание города с трудом отличимо от звуков завода. И тут, и там что-то кого-то перерабатывают… И, глядя на угрюмое, теряя слух от утробного звука за окном, понимаешь, что дело — труба. Но труба — это все-таки связь с миром.
И хватаешься за одну из них — телефонную трубку, чтобы крикнуть в нее одно слово, в которое умещается все прожитое: «Помогите! В трубке — не неотложка, не служба спасения, но тоже скорая — «слабое существо слабого пола», беспомощная, но безотказная в помощи. Тысяча двести миль телефонного провода отделяет адвоката Джерри Кирилл Сафонов от его прошлого. Небрежный, утомленный, недовольный собой и жизнью он сбежал из Небраски в Нью-Йорк от долгов: долгов мужа и зятя.
Своей карьерой он обязан жене и ее отцу. Переменой места себя не переменить: живя в чужом городе на три с половиной доллара в день, он снова вынужден одолжаться.
Благо, кредитор ему попался бескорыстный. Гитель Чулпан Хаматова — танцовщица в несбыточном и портниха в сбывшемся.
Без процентов, без промедления, без возврата отдает теплоту сердца и постели, душевную заботу, чуткость и время. Себя, обирая, всю себя и отдает. Не требуя взамен. Надеясь, но не требуя. Подобное расточительство не от праздности или глупости, не от умысла или чрезмерности.
Просто нужду изведала в плече, в шепоте на ухо, в сервировке на двоих. Оттого и другого такого же нуждающегося чует и понимает как нельзя лучше. Заболев одиночеством, одному с болезнью не справиться, вот и, врачуя другого, исцеляет себя. Этот скелет труб и проводов на сцене — хребет спектакля. Чем его нарастить, наполнить? Вздохами и всхлипами, сожалениями и воспоминаниями, о которых лучше не вспоминать, милостью, милосердием и милостыней, в которых запутался Джерри, неверно принимая одно за другое, другое за третье?
Не то чтобы соединяют, но не дают освободиться друг от друга. И вот уже нервы как провода, и замыкание неизбежно. И знаменитые нью-йоркские мосты в пьесе вопреки логике — разъединяют. Они не для романтики, с них прыгают или сжигают за собой.
С телефонного звонка началась эта история, положенной на рычаг трубкой она и закончится. Сердце Гитель звучит гудками ожидания, но, прислонившись к его груди, она слышит лишь учащенные гудки «занято». Телефонный звонок соединил двух людей: из разных комнат они оказались в одной. Звонок в комнате, где двое, напротив, разъединяет. Это вторжение. Сирена, извещающая, что их совместное время истекло. Джерри и Тесс свели счеты, осталось оплатить лишь счета за междугородние звонки.
Провода сулят проводы, долгие проводы — лишние слезы. В спектакле они действительно лишние. Говорят, на спектакле года так и было, и в это веришь, мысленно соединяя героинь Татьяны Лавровой из фильмов «Девять дней одного года» и «Вылет задерживается» в Гитель. В слезы видны только у актрисы, не у зрителей.
Не время очерствило души, не вал сериалов и слезовыжимательной продукции иссушил очи очевидцев. Над фильмом года тоже не плакали, но не потому, что кто-то что-то не доиграл.
Фильм соответствовал и жанру, и менталитету аудитории, и, что важнее всего, идее пьесы, в которой за внешней простотой, общедоступной лексикой не нужно искать подводных камней.
Русская психологическая школа учит не доверять репликам персонажей и даже словам автора. Накрепко вбитое со школьной скамьи «Что этим хотел сказать автор?
А, если его нет, то его нужно непременно придумать, потому что не быть его не может. Мы не верим написанному, и наше прошлое продолженное время служит тому оправданием. К разбору пьесы подходят не с увеличительным стеклом, но с лопатой и киркой, чтобы копать и углубляться.
А текст? Текст надо выучить Пьеса Уильяма Гибсона никогда не претендовала на глубинный психологический анализ, как и любой другой успешный бродвейский или голливудский спектакль или фильм.
Но отсутствие многослойности отнюдь не означает поверхностность. Изнанка ведь есть всегда. В «Современнике» в финале спектакля «изнанку» показали лицом. Лицом Чулпан Хаматовой, заплаканным, но улыбающимся, в сиянии единственного луча света в темном царстве пьесы и зрительного зала. Гитель, все отдавшая, все потеряла, Джерри вернулся к жене. Но акцент в спектакле сделан не на том, что он вернулся, а на том, что ушел от Гитель.
Сперва, как говорят в народе, «она его пожалела», теперь приходится жалеть ее. Без всяких кавычек. В спектакле по пьесе, в названии которой значатся двое, на сцене доминирует героиня истории. И не актерская неубедительность, а некоторая монотонность Кирилла Сафонова тому виной.
Впрочем, пока актеру в роли адвоката веришь больше, чем ему же в роли любящего человека. Аргументов и слов много, а сердца нет.
Но это только на сцене.
