Москва и москвичи спектакль, Спектакль "Москва и москвичи" (Русская песня) в Москве – купить билеты, отзывы, афиша
Каждый раз, попадая в это театр -знаю, что уйду домой в прекрасном настроении. Москва и Москвичи, как прожить лет за пару часов. Сегодня с дочкой посетили мюзикл "Алиса в стране чудес"!
Тут мне посчастливилось в подъезде встретить Лидию Арсеньевну…. Губернатором был А. Татищев, штатский генерал, огромный, толстый, с лошадиной физиономией, что еще увеличивало его важность. Его жена была важнейшая губернаторша, но у них жила и подруга ее по Смольному, Лидия Арсеньевна, которая в делах управления губернией была выше губернаторши, да чуть ли не самого губернатора. Встретив ее, выходившую на прогулку, я ей дал программу с просьбой пожаловать на бенефис и спросил, могу ли видеть Александра Александровича.
Не стоит вам беспокоиться, я скажу, что были и приглашали нас… Обязательно будем…. И действительно, были в своей бесплатной губернаторской ложе и прислали в день бенефиса в кассу на мое имя конверт с губернаторской визитной карточкой и приложением новой четвертной за ложу.
Окрыленный, еду на Московскую улицу, в магазин купца Варенцова, содержателя, кроме того, лучшей гостиницы, где я часто играл на бильярде. Сухо меня встретил купчина, но обещал быть, а билет не взял.
Тоже и соседний магазинчик Будылин. Еду к богатому портному Корабельщикову, которому еще не уплатил за сюртук. Это меня обидело. Я вышел, сел на Ивана Никитина, поехал завтракать в ресторан Кошелева. Отпустил лихача и вошел. В зале встречаю нашего буфетчика Румеля, рассказываю ему о бенефисе, и он прямо тащит меня к своему столу, за которым сидит высокий, могучий человек с большой русой бородой: фигура такая, что прямо нормандского викинга пиши.
Мейерхольд, Пенза». Ах, и водка была хороша! Такой, как «Углевка», никогда я нигде не пил — ни у Смирнова Петра, ни у вдовы Поповой, хотя ее «вдовья слеза», как Москва называла эту водку, была лучше смирновской. Я вынул еще непочатую книжку билетов, отрезал 1-й номер бельэтажа, рядом с губернаторской ложей, и вручил:. У нас по-русски говорят: почин сдачи не дает. На счастье!.. Я дал ему пачку программ и распрощался.
Вышел на подъезд, и вдруг выходят из магазина два красавца татарина, братья Кулахметьевы, парфюмеры, мои знакомые по театру. Рассказываю о бенефисе.
А у тротуара санки стоят. Младший что-то сказал кучеру-татарину, тот соскочил и вожжи передал хозяину. И через несколько минут бешеной езды рысак примчал нас в загородный дом Кулахметьевых, с огромным садом. Тут же помещались их парфюмерная фабрика и мыловаренный завод. Обстановка квартиры роскошная, европейская. Сервировка тоже, стол прекрасный, вина от Леве. Обедали мы по-холостому.
Семья обедает раньше. Особенно мне понравились пельмени. С нами был еще молодой татарин Ибрагим Баишев, тоже театрал, и был еще главный управляющий фабрикой и парфюмер француз Рошет…. Все купили билеты: две ложи бельэтажа — Кулахметьевы — Рошета пригласили к себе в ложу — и Баишев билет первого ряда. Еще 50 рублей в кармане! Я победителем приехал к Далматову.
Рассказал все и отдал книгу билетов. Сбор у меня был хороший и без этого. Это единственный раз я «ездил с бенефисом». Было это на второй год моей службы у Далматова, в первый под я бенефиса не имел. В последующие годы все бенефицианты по моему примеру ездили с визитом к Мейерхольду, и он никогда не отказывался, брал ложу, крупно платил и сделался меценатом.
Окончив благополучно сезон, мы поехали втроем в Пензу: Далматов и Свободина в купе первого класса, а я один в третьем, без всякого багажа, потому что единственный чемодан пошел вместе с далматовским багажом. На станции Муравьево, когда уже начало темнеть, я забежал в буфет выпить пива и не слыхал третьего звонка.
Гляжу, поезд пошел. Я мчусь по платформе, чтобы догнать последний вагон, уже довольно быстро двигающийся, как чувствую, что меня в то самое время, когда я уже протянул руку, чтобы схватиться за стойку и прыгнуть на площадку, кто-то схватывает, облапив сзади.
Представьте себе мою досаду: мои уехали — я один! Первое, что я сделал не раздумывая, с почерку — это хватил кулаком жандарма по физиономии, и он загремел на рельсы с высокой платформы. Второе, сообразив мгновенно, что это пахнет бедой серьезной, я спрыгнул и бросился бежать поперек путей, желая проскочить под товарным поездом, пропускавшим наш пассажирский….
Слышу гвалт, шум и вопли около жандарма, которого поднимают сторожа. Один с фонарем. Я переползаю под вагоном на противоположную сторону, взглядываю наверх и вижу, что надо мной вагон с быками, боковые двери которого заложены брусьями… Моментально, пользуясь темнотой, проползаю между брусьями в вагон, пробираюсь между быков — их оказалось в вагоне только пять — в задний угол вагона, забираю у них сено, снимаю пальто, посыпаю на него сено и, так замаскировавшись, ложусь на пол в углу….
Быки постукивают копытами и жуют жвачку… Я прислушиваюсь. На станции беготня… Шум… То стихает… То опять… Раздается звонок… Мимо по платформе пробегают люди… Свисток паровоза… длинный… с перерывами… Грохот железа… Рвануло вагон раза два… и колеса захлопали по стрелкам… Я успокоился и сразу заснул.
Проснулся от какой-то тишины… Светает… Соображаю, где я… Красные калмыцкие быки… Огромные, рогастые… Поезд стоит. Я встаю, оправляюсь. Вешаю на спину быка пальто и шляпой чищу его… Потом надеваю, выглядываю из вагона… Заря алеет.
Скоро солнышко взойдет… Вижу кругом нескончаемые ряды вагонов, значит, большая станция… Ощупываю карманы — все цело: и бумажник и кошелек… Еще раз выглядываю — ни души… Отодвигаю один запор и приготовляюсь прыгнуть, как вдруг над самым ухом свистит паровоз… Я вздрогнул, но все-таки спрыгнул на песок, и мой поезд загремел цепями, захлопал буферами и двинулся.
Пробираюсь под вагонами, и передо мною длиннейшая платформа. Как раз здесь пересадка на Пензу… Гордо иду в зал первого класса и прямо к буфету — жажда страшная. Пью пиво и ем бутерброды. У буфета никого… Наконец, появляются носильщики. Будят пассажиров… И вижу в другом конце зала поднимающуюся из-за стенки дивана фигуру Далматова… Лечу! Мария Ивановна, откинувшись к стенке, только просыпается… Я подхожу к ним… У обоих — глаза круглые от удивления.
Думал, не случилось ли что… Или, может быть, проспал… Все искали… Ведь мы здесь с 12 часов. Через час еще наш поезд. Работы масса, учили роли иногда и днем и ночью. Играть приходилось все. Раз вышел такой случай: идет «Гроза»; уж 8 часов; все одеты, а старухи Онихимовской — играет сумасшедшую барыню — нет и нет! Начали спектакль; думают, приедет. В конце первого акта приходит посланный и передает письмо от мужа Онихимовской, который сообщает, что жена лежит вся в жару и встать не может. Единственная надежда — вторая старуха Яковлева.
Посылаем — дома нет, и где она — не знают. Далматов бесится… Спектакль продолжается. Послали за любительницей Рудольф. Я иду в костюмерную, добываю костюм; парикмахер Шишков приносит седой парик, я потихоньку гримируюсь, запершись у себя в уборной, и слышу, как рядом со мной бесится Далматов и все справляется о Рудольф. Акт кончается, я вхожу в уборную Далматова, где застаю М. Свободину и актера Виноградского. Как бы то ни было, а сумасшедшую барыню я сыграл, и многие за кулисами, пока я не вышел со сцены, не выпрямился и не заговорил своим голосом, даже и внимания не обратили, а публика так и не узнала.
Уже после похохотали все. Сезон был веселый. Далматов и Свободина пользовались огромным успехом. Пенза видала Далматова во всевозможных ролях, и так как в репертуар входила оперетка, то он играл и губернатора в «Птичках певчих», и Мурзука в «Жирофле-Жирофля» в моем арабском плаще, который я подарил ему.
Видела Далматова Пенза и в «Агасфере», в жесточайшей трагедии Висковатова «Казнь безбожному», состоявшей из 27 картин. Шла она в бенефис актера Конакова, и для любимого старика в ней участвовали все первые персонажи от Свободиной-Барышевой до опереточной примадонны Раичевой включительно.
Трехаршинная афиша красными и синими буквами сделала полный сбор, тем более что на ней значились всевозможные ужасы, и заканчивалась эта афиша так: «Картина 27, и последняя: Страшный суд и Воскресение мертвых.
И воскресшие плясали, а с ними и суфлер Модестов, вылезший с книгой и со свечкой из будки.
Бенефисы Далматова и Свободиной-Барышевой собирали всю аристократию, и ложи бенуара блистали бриллиантами и черными парами, а бельэтаж — форменными платьями и мундирами учащейся молодежи.
Институток и гимназисток приводили только на эти бенефисы, но раз вышло кое-что неладное. В бенефис Далматова шел «Обрыв» Гончарова. Страстная сцена между Марком Волоховым и Верой, исполненная прекрасно Далматовым и Свободиной, кончается тем, что Волохов уносит Веру в лес… Вдруг страшенный пьяный бас грянул с галерки:.
А протодьякон, любитель театра, подбиравший обыкновенно для спектакля волосы в воротник, был полицией выведен и, кажется, был «взыскан за мракобесие». Пенза явилась опять повторным кругом моей жизни. Я бросил трактирную жизнь и дурачества, вроде подвешивания квартального на крюк, где была люстра когда-то, что описано со слов Далматова у Амфитеатрова в его воспоминаниях, и стал бывать в семейных домах, где собиралась славная учащаяся молодежь.
Часть труппы разъехалась на лето, нас осталось немного. Лето играли кое-как товариществом в Пензенском ботаническом казенном саду, прекрасно поставленном ученым садоводом Баумом, который умер несколько лет назад. Семья Баума была одной из театральных пензенских семей.
Две дочери Баум выступали с успехом на пензенской сцене. Одна из них умерла, а другая окончательно перешла на сцену и стала известной в свое время инженю Дубровиной. Она уже в год окончания гимназии удачно дебютировала в роли слепой в «Двух сиротках». Особенно часто я бывал в семье у Баум. В первый раз я попал к ним, провожая после спектакля нашу артистку Баум-Дубровину и ее неразлучную подругу — гимназистку М. М-ну, дававшую уроки дочери М. Свободиной, и был приглашен зайти на чай.
С той поры свободные вечера я часто проводил у них и окончательно бросил мой гулевой порядок жизни и даже ударился в лирику, вместо моих прежних разудалых бурлацких песен.
Десятилетняя сестра нашей артистки, Маруся, моя внимательная слушательница, сказала как-то мне за чаем:. Это меня тогда немного обидело, — я мнил себя актером, а после вспоминал и теперь с удовольствием вспоминаю эти слова…. Другая театральная семья — это была семья Горсткиных, но там были более серьезные беседы, даже скорее какие-то учено-театральные заседания.
Происходили они в полухудожественном, в полумасонском кабинете-библиотеке владельца дома, Льва Ивановича Горсткина, высокообразованного старика, долго жившего за границей, знакомого с Герценом, Огаревым, о которых он любил вспоминать, и увлекавшегося в юности масонством.
Под старость он был небогат и существовал только арендой за театр. Вот у него-то в кабинете, заставленном шкафами книг и выходившем окнами и балконом в сад над речкой Пензяткой, и бывали время от времени заседания.
На них присутствовали из актеров: Свободина, Далматов, молодой Градов, бывший харьковский студент, и я.
Горсткин заранее назначал нам день и намечал предмет беседы, выбирая темой какой-нибудь прошедший или готовящийся спектакль, и предлагал нам пользоваться его старинной библиотекой. Для новых изданий я был записан в библиотеке Умнова. Одна из серьезных бесед началась анекдотом.
Даже антракт становится чистой условностью — «буфетное время» любой желающий может провести с пользой для фигуры и испытать свою гибкость и ритмичность в танцевальном мастер-классе. Постановку «Москва и москвичи», в которой главный язык — это танец, уже назвали «признанием в любви столице». Она создавалась по мотивам очерков Владимира Гиляровского.
Художественный руководитель театра «Русская песня» Надежда Бабкина мечтала о таком спектакле и внесла в него свою лепту, дав ценные указания и пожелания. И, разумеется, создав условия для творчества. Вдохновившись «энциклопедией русской жизни» — сборником очерков бытописателя Москвы Владимира Гиляровского, постановщики пластичным языком танца расскажут о том, как на протяжении ХХ века менялась столица, как менялись быт и нравы ее жителей, как развивались стили и направления в танцевальном искусстве.
Декорации погружают зрителя в особую атмосферу московских двориков с обшарпанными подъездами в домами напротив друг друга. Место действия придумано художником Романом Ватолкиным, но имеет узнаваемые черты старых московских дворов с лавками и фонарями. Обычный московский дворик наполнится голосами, судьбами и ритмами кадрили и чарльстона, вальса, танго и рок-н-ролла. Дворик расширится до площадей Москвы, встречая «Фестиваль молодежи и студентов », - рассказывает хореограф Николай Андросов.
Сцена «оживет» благодаря ансамблю танца «Русские сезоны» под руководством Николая Андросова, балету «Живая планета», группе «После 11», ансамблю «Русская песня», Надежде Бабкиной и артистам театра «Русская песня». Если билеты можно приобрести с помощью пушкинской карты, об этом будет специальное указание. Мероприятия Начало.
Рекомендуемый возраст. Отзывов: 0. Ваше имя. Ваш отзыв. Я прочитал -а Политика безопасности и согласен -на с условиями.
Отправить свой отзыв. Москва и москвичи Москва Я подарю тебе Москву. Москва и москвичи Вишневый сад билеты Я подарю тебе Москву.
Москва и москвичи электронная касса кассир онлайн купить билеты Я подарю тебе Москву. Москва и москвичи билеты на 12 мая мероприятие 12 мая официальный сайт 1афиша. Как быстро кончается жизнь 9 мая Москва Вишневый сад.
